Из дневника писательницы Веры Инбер (запись от 6 июня 1944 года): «...Выставка очень велика, я не могла обойти ее всю. В подвальное помещение мы и вовсе не спускались. Но центральные залы осмотрели хорошо. Мы с И. Д. мало разговаривали: кивок головы, жест, короткая фраза — и мы понимали друг друга. Почти три года жизни прошли перед нами.
Здесь было собрано все, что угрожало Ленинграду и что его спасло. В главном зале, у стены, треугольным холмом до самого потолка уложены немецкие каски. В середине зала — тяжелая немецкая артиллерия, обстреливавшая "военные объекты" Ленинграда и среди них — нашу больницу ("объект" № 89). 154-миллиметровые пушки с жерлом широким, как паровозная топка. Шестиствольные минометы. "Пантеры", "тигры" и "фердинанды", окрашенные в цвета гранита, зелени и снега. Сбитый самолет с черным крестом на крыльях. Снаряды и бомбы всех видов. Морская магнитная мина, сброшенная в районе Балтийского вокзала, но, к счастью, не взорвавшаяся.
Мы встретили здесь и «нашу» бомбу, сброшенную к нам на территорию в золотой осенний день 1941 года. Под бомбой подпись: "Вес 1000 кг, диаметр — 660 миллиметров, длина — 990 миллиметров. 10 октября 1941 года ее разрядили инженер-капитан Н. Г. Лопатин и командир ополчения А. П. Ильинский". Бомба была в полной сохранности: не хватало только куска стабилизатора, — он лежал у меня дома, в ящике стола.
Живописное панно: в ночь на 5 октября первый в истории воздухоплавания воздушный ночной таран молодого летчика Севостьянова. Сбив вражеский самолет, он спустился на парашюте. В другом зале, во всю его длину, гигантское орудие с линкора "Октябрьская революция", а рядом приподнятый над полом, как бы летящий по волнам, весь в пробоинах, торпедный катер, явивший чудеса храбрости. <...>
Раздел ленинградской промышленности. Она всю себя отдала фронту. Турбогенераторы здешних заводов к концу блокады шли в Комсомольск, Рубцовск, Баку, Брянск, Сталиногорск, в Донбасс — в Макеевку, Горловку, Кадиевку.
Табачная фабрика, выпускавшая до войны папиросы "Фестиваль", "Зефир", "Северную Пальмиру", парфюмерная фабрика и фабрика кефира во время блокады работали на оборону. А теперь мы снова видим в витрине духи "Белая ночь" в чуть менее нарядной упаковке и бутылочки с кефиром, но уже не молочным, а соевым.
Раздел общественного питания. Продукты и меню ленинградских столовых в дни блокады. Корьевая мука, сметки (то есть сметенные отовсюду остатки) шли на лепешки. Белковые дрожжи — на первые блюда. Декстрин (технические отходы) — на оладьи, запеканки, биточки, котлеты. Мука льняного жмыха — на вторые блюда. Альбумин — на первые блюда. Целлюлоза — на оладьи, запеканки, биточки, котлеты. Гонка (отработанная деталь текстильной машины, изготовленная из свиной кожи) — на суп, студень, котлеты. Столярный клей и мездра — тоже на студень.
На одной из полок — "осветительные приборы": лучина, фонарь "летучая мышь", плошки, пробирки, банки, свечи. Тут мы с И. Д. переглянулись, вспомнив эти мучительные пустотелые свечи из неизвестного состава, в которых фитиль не проходил в центре, а вылезал наружу с боков, шипя и погасая.
Но особенно долго, очень-очень долго, стояли мы перед витриной, оформленной в виде булочной. Это было окно, густо заросшее льдом, только в центре неровно оттаявшее от скупого тепла двух коптилок… И в этом просвете весы: на одной чашке четыре малые гирьки. На другой — 125 граммов хлеба, то, что большинство ленинградцев получало с 20 ноября по 25 декабря 1941 года...»